Ахмад Шах Дуррани

Над землями пуштунов проносились годы, много чего происходило, но своего государства на своих же землях у них так и не появлялось. Напрасно Хушаль-хан Хаттак, правитель одного из пуштунских княжеств (а также один из известных пуштунских поэтов) пел пуштунам о свободе и о необходимости забыть о межплеменных распрях и объединиться. Сильного лидера уровня Шер-Шах Сури не появлялось. Пуштуны могли на время сплотиться против некой внешней угрозы – например, когда шиитская Персия вознамерилась "ошиитить" пуштунов, ревностных суннитов. Но как только внешний враг уходит в сторону, единство снова рушится. Местечковые интересы племен, кланов, родов преобладали над общепуштунскими национальными интересами, да и не было даже самого этого понятия – "пуштунские национальные интересы".

Могли образовываться какие-то племенные содружества, которые не раз становились военным авангардом различных завоевателей (удачливых завоевателей, садившихся на имперский трон), но в своей собственной стране они никак не могли создать государства. Трижды, при династиях Галджи, Лоди и Сури, пуштунские цари садились на трон в Дели, и указам пуштунских князей не смели возражать на огромных территориях. В то же время, на протяжении столетий, восточные пуштунские племена (на равнине – некоторые из них, а в горах – все) противостояли любым имперским вторжениям, и даже во время самого расцвета Могольской державы в семнадцатом веке фактически сохраняли автономию.

*  *  *

Наступил 18-й век. Кабул находится под властью Империи Великих Моголов со столицей в Дели. На троне все еще сидит Аурангзеб. Приграничный Кандагар удерживают персы-сефевиды. Пешаварская долина, горы Роха, все равнины между Сулеймановой грядой и Индом номинально располагаются в пределах Могольской державы, но Могольский закон мало признают на равнинах, а горцы на него откровенно плюют. Еще раз, и в последний раз, позволим себе удивиться этому уникальному факту. Пуштуны разделены, у них нет своего государства, но при этом они независимы. Ни от кого.

После смерти Аурангзеба в 1707 году начинается постепенный закат двух великих мусульманских империй, Моголов и Сефевидов, которые делили между собой восточную часть ираноязычного мира (а мы помним, кто там живет). Приграничные провинции обоих империй откалываются от них. И на этих землях рождается два новых государства – Афганистан и Сикхское царство. Наконец-то, афганцам-пуштунам было суждено создать государство в своей собственной стране. Еще давным-давно, задолго до прихода сюда ислама, персы или родственные им саки и кушаны брали здесь власть в свои руки. Эта власть была иранской (то есть родственной пуштунам по крови и языку) и распространялась на те земли, которые сегодня известны под названием Афганистан. Но с начала второго тысячелетия н.э. вся эта земля, от Герата до Инда, либо была частью тюркских или тюрко-монгольских княжеств, либо делилась между двумя империями, которые в разные времена назывались по-разному, но по сути были Персией и Индией. С восстания пуштунского вождя Мирвайса, которое он поднял в Кандагаре против персов-сефевидов, началось рождение отдельного Восточного Иранского Государства.

Мирвайс был доблестным пуштунским воином из клана хотак, проживавшего неподалеку от Кандагара. Он восстал против персидского наместника этой провинции, который в афганских источниках упоминается как очень жестокий человек, грузин по национальности, по имени Гурген. Афганские летописцы описывают его как личность жестокую, полную ненависти к людям, очень похожую на Сталина, только лишенную присущей Сталину хитрости. Не только силой оружия, но и не брезгуя лестью и хитростью, Мирвайс одолел и убил своего грузинского противника и стал правителем города. Перед тем, как приступить к решительным действиям, Мирвайс посетил столицу Сефевидов, Исфахан, чтобы втереться в доверие к царю. Именно тогда слабость и разложение персидского режима стали очевидны для него. Наверное, именно в те времена родился добрый обычай, который и по сей день не изжил себя – пуштуны считают иранцев дегенератами, иранцы считают пуштунов грубыми и неотесанными.

После смерти Мирвайса разгорелась борьба за его наследство между его братом Абдул Азизом и сыном Махмудом, которая закончилась тем, что Махмуд убил своего дядю. Затем, Махмуд повел своих пуштунов в триумфальный поход против Персии. В 1720 году он захватил Кирман, а уже через два года и сам Исфахан. Здесь он воспроизвел знаменитую сцену пира, повторив то, что когда-то в Кабуле Улугбек II проделал с юсуфзаями. Он был убежден, что для того, чтобы держать персов в повиновении, достаточно будет одной лишь жестокости по отношению к ним. Он объявил о великом празднике, на который пригласил всех высокородных персов Исфахана, и те поспешили поклониться своему новому правителю, прибыв к нему в количестве 114 человек. Но праздник не получился, по крайней мере для них. Когда они направлялись к дворцу через сад, из зарослей выскочили прятавшиеся там пуштунские воины и перерезали их всех до одного. Власть ослепила Махмуда. Он начал с маниакальным рвением убивать людей, в том числе и своих же пуштунов, которые готовы были стерпеть все, что угодно, только не такое предательство. Тем самым, он собственноручно подписал себе приговор, и его голова стала трофеем его двоюродного брата Ашрафа. Таким образом, Ашраф отомстил за убийство своего отца и был избран новым лидером пуштунов. Ашраф был блестящим полководцем. Чего стоит только тот факт, что он смог победить могучую армию Османов, которые хотели было воспользоваться падением Сефевидов и захватить Персию, после чего, в 1727 году, Османская империя официально признала его законным шахом Персии!

У пуштунов получалось выигрывать сражения, но совсем не получалось править. Они совершенно не владели искусством управления, которое было так необходимо для того, чтобы адаптировать их роль завоевателей к одной из древнейших цивилизаций на земле. А свято место, как известно, пусто не бывает. Появился некий туркмен по имени Надир Кули Хан, который сумел сплотить вокруг себя Персию. До 1730 года произошли две решающие битвы, в которых войска Ашрафа были разбиты, а сам Ашраф погиб от рук убийц, подосланных к нему его же двоюродным братом Хусайном Султаном. Хусайн управлял Кандагаром до 1738 года, пока его не прогнал Надир, к тому времени шах Персии, который (как обычно) шел через пуштунские земли завоевывать Индию. На этом пресеклась линия неудачливых Галджи. Интересно, что даже афганские историки упорно не желали называть их шахами Персии. Их называли просто "Миры" (то есть "по фамилии").

Пока Галджи соревновались в умении убивать близких родственников (а ничего не поделаешь – пуштунвали признает право кровной мести), на другом, западном конце пуштунского мира, начала проявлять активность другая сила. Пуштунское племя абдали энергично расширяло свои племенные владения за счет слабеющей Персии. Им уже принадлежали земли между Гератом и Мешхедом. Это племя, которое ни численностью, ни территорией, ни богатством не уступало галджи, было самым западным из пуштунских племен и, как следствие, находилось в самом близком контакте с Персией. По этой причине их знать в значительной степени переняла персидские манеры и одежду, и даже говорили они на собственном грубом диалекте персидского языка. Однако, это не мешало им, согласно упомянутой выше пуштунской традиции, презирать персов и считать их неженками и дегенератами. Многие из них уже тогда забыли родной язык пушту (современные абдали говорят на двух языках – дари и пушту).

Бедному персидскому полководцу Надиру (тогда еще хану, еще не шаху), приходилось иметь дело с пуштунами на два фронта. На востоке – с галджи, на западе – с абдали. Когда же он разобрался с галджи, он повернул все свои силы против абдали. Он оттеснил их к Герату, а в 1732 году взял и его. Надир трижды заключал перемирие с пуштунами, пуштуны трижды получали подкрепление и возобновляли военные действия. Они постоянно нарушали данное Надиру слово, но Надир был удивительно мягок с ними. Он не мог не знать, что они не раз входили в состав персидской армии и на деле доказывали, что они настоящие воины. Кроме того, он видел, конечно, их склонность ко всему персидскому и, видимо, планировал использовать это. Своим добрым обращением и щедрыми дарами он хотел привлечь их в свои ряды. И тут Надир проявил себя как искусный политик. Он сумел завоевать их доверие и, "с их разрешения", смог уже окончательно покончить с Мирами из племени галджи, захватив в 1738 году Кандагар. В Кандагаре он обнаружил двоих сыновей малика Мухаммада Заман Хана, крупного военачальника абдали, правителя Герата, который к тому времени уже умер. Свергнутый правитель Кандагара подозревал племя абдали в симпатии к персам, поэтому посадил парней в тюрьму, а Надир освободил их. То были Залфикар и его младший брат, Ахмад, которому тогда было лет пятнадцать. Вообще-то Надир-шах благоволил абдали, но к этим братьям отнесся настороженно и на всякий случай сослал их в Мазандаран. Здесь Ахмад-хан провел четыре года. В 1741 г., когда Надир-шах возвращался из индийского похода, Ахмад-хан, вместе с другими знатными афганцами, явился к его двору. Он сумел понравиться Надир-шаху, и тот принял его в число командиров своего афганского войска. Здесь, веселый, приветливый и добродушный Ахмад вскоре завоевал доверие и уважение всех солдат, особенно воинов из племени абдали. Во время походов Надир-шаха на Кавказ, Ахмад проявил себя как мужественный и талантливый полководец. Вскоре он стал одним из первых военачальников Надир-шаха. А ведь афганцы были элитными войсками в составе его армии, как "бессмертные" в персидской армии Ахеменидов. Конные афганцы выполняли роль телохранителей Надир-шаха, и он всецело доверял только им. Эти элитарные войска участвовали с ним во всех походах. Он так дорожил ими, что когда разъяренная толпа убила несколько его пуштунов, это привело его в такую ярость, что он приказал устроить жуткую резню, чтобы наказать всех виновных (и невиновных заодно). В разговорных языках северной Индии до сих пор существует слово надиршах, означающее жуткую резню или жестокое, бесчеловечное правление.

Однажды, когда Надир-шах возвращался из похода в Индию (естественно, через Хайберский проход), его окружили афридии, и он, вместе со всем своим войском, оказался на грани гибели. И тогда "его" пуштуны спасли его, проявив настоящую доблесть. Не удивительно, что Надир-шах особо выделял своих афганцев и ставил их выше остальных народов в своей многонациональной армии. Не удивительно и то, что это вызывало зависть среди его сородичей-туркменов, знаменитых кизилбашей или "красноголовых". Результатом этой зависти стало то, что в 1747 году, через несколько лет после возвращения из Индии, заговорщики убили Надир-шаха прямо в его шатре. В то время Ахмад уже командовал всеми абдали в армии Надир-шаха. Услышав шум, он, вместе со своими воинами, понеся к шатру, желая защитить своего царя. Туркмены-кизилбаши, которых было намного больше, преградили им путь, но Ахмад все же прорубился через их толпу к шатру. Но было уже поздно. Пуштуны увидели обезглавленное тело Надир-шаха в луже крови. Они испытывали смешанное чувство. Горе (потому что они действительно любили своего царя), ужас (от потери вождя, которому они доверяли) и стыд (потому что не смогли спасти его). Они отдали царю последние почести, снова с боем прорвались через ряды туркменов, сели на коней и скрылись вдали. Они ускакали в Кандагар.

Ахмад не просто скакал в Кандагар, он думал. Надир, как и другие персидские правители, успел расширить Персидскую Империю далеко на восток. Он не только вывез из Дели золотой павлиний трон, ставший символом персидской монархии, и могольские сокровища, включая знаменитый бриллиант кох-и-ноор (кох-и-нур). Он еще и отобрал в пользу Персии все районы по ту сторону Инда, включая Пешавар. А главное – он вскрыл слабость делийской короны. Вот Ахмад и думал – а почему бы мне не унаследовать титул персидского завоевателя и не взять себе не только восточную часть, а еще что-нибудь. Ну, например, все. Например, все богатые и плодородные могольские провинции, которые персы забрали себе, а я теперь могу забрать себе. Или пойти на коренные персидские земли, как галджи совсем недавно?

От этого короткого промежутка времени, от решения Ахмада зависело очень многое. Границы современного пуштунского мира от него зависели. Границы современного Афганистана тоже. Ни у кого в южной Азии тогда не было такой сильной, такой закаленной армии, как у него. И он принял судьбоносное решение – он повел ее на восток, на моголов, а не на запад, не на сердце Персии.

*  *  *

Но сначала надо было стать главой всех афганцев, то есть победить на выборах. Шах должен был избираться на большом совете (джирге). Существует красивая легенда о том, как Ахмад-хан стал Ахмад-шахом. После убийства Надира, вожди разных племен, во главе с Хаджи Джамал Баракзаем, собрались на совет в святом месте Шер Сурх возле Кандагара, чтобы избрать себе царя. У каждого вождя спрашивали его мнение, и каждый настаивал на том, что предпочтение следует отдать именно ему. Никто не хотел подчиняться кому-то другому. Ахмад был самым молодым вождем на совете, ему было всего двадцать четыре года, поэтому он должен был высказать свое мнение последним. Когда подошла его очередь говорить, он не проронил ни слова. Тогда святой человек Сабир Шах взял в руки венок из колосьев пшеницы и возложил его на голову Ахмада, сказав, что только он один не призывает к распрям, и поэтому только он один и достоин стать царем. Вожди стали было насмехаться над Ахмадом, указывая на его юный возраст, но потом немного подумали, и решили так: Ахмад из клана саддозаев, а это всего лишь ветвь племени попалзаев, и ветвь очень слабая, так что такого царя легко можно будет сместить, если он будет плохо себя вести. И тогда все они зажали в зубах пучки травы в знак того, что теперь они его вьючные животные, и повязали куски ткани вокруг шеи в знак того, что готовы подчиняться ему и вручают ему право распоряжаться их жизнями.

Это легенда. Но Ахмад был прирожденным лидером, и вряд ли власть досталась ему так просто, без каких-либо усилий с его стороны. Как бы то ни было, он был коронован в Кандагаре и стал Ахмад-шахом. Он также принял титул "дурр-и-дурран", "жемчужина из жемчужин". Может, потому что был хорошим человеком, а может потому, что носил в ухе жемчужную серьгу. С этого времени племя абдали стало известно как дуррани.

Иногда мало быть умным и сильным, иногда надо быть еще и везучим. И Ахмад был везучим. По пути в Кандагар он случайно наткнулся на караван, который вез Надиру трофеи и сокровища на просто неприличную сумму. Это была захваченная в Индии добыча. Естественно, Ахмад все забрал себе. Это позволило ему и оплатить свою коронацию, и выплатить жалованье воинам, и даже учредить царскую казну. Эти средства стали основой нового Афганского государства. Естественно, этот караван двигался не просто так. Конечно, его надежно охраняли, и охраняли его, скорее всего, все те же пуштуны, потому что именно им Надир-шах доверял больше всего. Вероятно, они также перешли на сторону Ахмад-шаха. Это очень показательный случай. Пуштуны всегда любили своего сильного лидера до беспамятства, готовы были идти на смерть ради него, и как воины-наемники не знали себе равных. Но если верность принципам вступала в конфликт с сиюминутной личной выгодой – вот тут уж извините. Если лидера не стало, значит, надо думать о себе. И здесь нет ничего такого. Ахмад-шах захватил сокровища монарха, которому служил и которого любил, и пуштуны его за это только похвалили. Это дало ему огромное преимущество, это привело его к успеху. Кстати, есть мнение, что не так уж случайно он наткнулся на этот караван. В любом случае, удача сопутствует тем, кто сам ее ищет.

За двадцать шесть лет своего правления, с 1747 по 1773 год, Ахмад-шах предпринял восемь походов за Инд, опустошая Пенджаб и доходя аж до Дели. Сначала он особо не наглел и ставил целью своих походов просто получить официальное подтверждение Могольского императора, что теперь он, Ахмад, является правителем Пешавара и прочих территорий по ту сторону Инда (в общем, всего того, что было передано Надир-шаху). Но его аппетиты росли. В 1752 году он захватил Лахор и Мултан, включил в состав своей империи весь Западный Пенджаб, и закрепил границу на уровне города Сирайнда. Тогда же дуррани овладели Кашмиром, в чем им сильно помогли другие пуштунские племена, обитавшие в районе Пешавара (особенно юсуфзаи). С тех самых пор пуштуны никогда не переставали испытывать нежные чувства к этой прекрасной земле. Западные афганцы считают, что эта земля расположена далековато от их дома, и тоскуют скорее по более грубым красотам Хорасана. Но пуштуны востока относятся к Кашмиру как к любовнице. Они понимают, что это "красивое нельзя", позволяют ему себя соблазнить, но потом, признавая всю прелесть Кашмира, все же возвращаются в мыслях к своему родному и не такому запретному дому. Эти противоречивые чувства выражены в пословице "Для каждого человека Кашмир – это его родина".

В 1761 году, в битве при Панипате, что всего в 80 километрах от Дели, Ахмад-шах разбил и, фактически, уничтожил сильнейшую армию Конфедерации Маратхов. Это сражение следует отметить особо, так как оно точно сыграло важнейшую роль в истории не только всего региона, но и, можно сказать, всего человечества. Победа пуштунов в этой битве не допустила доминирования маратхов в этих землях и, фактически, проложила путь для постепенного расширения британского влияния, которое распространилось на Дели, а затем и на весь Пенджаб. Если смотреть на этот вопрос шире, действия Ахмад-шаха ускорили процесс развала Могольской Империи (и здесь он продолжил дело, начатое своим бывшим сюзереном Надир-шахом), что погрузило Пенджаб в пучину безвластия и, в свою очередь, привело к рождению новой силы – сикхов. Он также заставил Лахор, Мултан и, конечно, Пешавар, повернуться в сторону запада. Так уже было когда-то, еще в доисламскую эпоху, но затем эти земли развернулись в сторону Дели, и это длилось веками.

Разбив маратхов при Панипате, Ахмад вернулся в Кабул, и сикхи начали пробовать прибрать власть к своим рукам. После прокатившихся по этой земле боевых действий, Пенджаб, как уже было сказано, остался практически без управления, и некоторые сикхские лидеры начали тут и там возводить крепости, чтобы противостоять военачальникам Ахмада. Здесь началось что-то вроде мусульмано-сикхских религиозных войн. Но Ахмад уже не мог постоянно метаться то туда, то сюда, усмиряя непокорных. Его здоровье ухудшалось с каждым днем. Дошло до того, что при его последнем отступлении сикхи захватили великую крепость Ротхас – крепость самого Шер-шаха.

*  *  *

В каком-то смысле, Ахмад был типичным пуштунским правителем. Талантливый и решительный, когда нужно взяться за оружие, он был не столь талантлив в административных делах. Он был больше завоеватель и создатель империи, чем ее правитель. И все же он, именно он, сумел создать первое государство пуштунов на землях пуштунов, и даже не только пуштунов. Его империя занимала территорию современных Афганистана и Пакистана, а также северо-восточного Ирана и часть Кашмира.

Кстати, именно во время правления Ахмад-шаха были установлены первые дружественные контакты между Российской Империей и Афганистаном. Правившая в то время в России Екатерина II отправила в 1764 году в Афганистан посольство во главе с неким Богданом Аслановым для заключения с Ахмад-шахом договора о взаимной дружбе.

По своему характеру Ахмад-шах был человек уравновешенный и в высшей степени благоразумный, что позволило ему приобрести среди современников славу справедливого и богобоязненного правителя. Правда, он был не вполне свободен от религиозного фанатизма, но эта черта характера в то время не являлась крупным недостатком. Зато шах был благодарным человеком и никогда не забывал тех, кто бывал к нему добр. Признательность и щедрость всегда были его отличительными чертами. В своем личном обиходе он был очень прост и свободен от всякого рода условностей. Ахмад-шах не любил восседать на троне или носить венец (ну, жемчужную серьгу ему можно простить). В еде он ограничивался обычными афганскими блюдами (любил плов, жаренное мясо под соусом, кислое молоко, фрукты, особенно дыни). В играх, празднествах, увеселениях шах обычно не принимал участия. Современники ничего не сообщают и о его страсти к охоте. В дни, свободные от государственных дел, Ахмад-шах любил слушать чтение стихов. (Едва ли у Ахмад-шаха было время для получения глубокого и всестороннего образования. Но он не был чужд литературе - до наших дней дошли его стихи на пушту, отличающиеся простотой и искренностью.) Дворец шаха всегда был убран очень скромно, здесь невозможно было найти даже следов роскоши.

В конце жизни его стала дониматься страшная "болезнь лица". Судя по описаниям афганских историков, можно предположить, что это был рак. Болезнь доставляла ему страшные страдания, и 17 октября 1772 года Ахмад-шах скончался и был погребен в Кандагаре в построенном им мавзолее.

После его смерти, империя его, как и держава Великого Александра, начала разваливаться. Да и при его жизни нельзя сказать, что ему удалось добиться такого желанного единства всех пуштунов. Например, еще во время походов в Индию, у Ахмада, как и у всех его предшественников, постоянно возникали проблемы в районе Пешавара. Конечно, тот факт, что он сам этнический пуштун и создатель Афганского царства, давал ему здесь некоторые преимущества, но проблем все равно хватало. Он даже придумал для живущих здесь восточнопуштунских племен, отличавшихся особо воинственным и непокорным нравом, особый термин – бердурани ("равные дуррани"), который стал чем-то вроде имени нарицательного. Даже он, первый и самый могущественный из афганских царей, никогда даже не пытался установить административный контроль над горными проходами и горными пуштунами. Ему пришлось прибегнуть к политике Бабура – заключать брачные союзы с дочерями племенных маликов. Он платил афридиям и шинвари, раздавал джагиры юсуфзаям, оракзаям, халилам и мохмандам. Может, проблема в том, что все пуштуны "бердурани"? Они и сегодня остаются одним из крупнейших разделенных народов на земле (более 42 миллионов человек). Большая часть их проживает не в Афганистане (13 миллионов), а в Пакистане (28 миллионов), да и в самом Афганистане, "государстве афганцев-пуштунов", они, хоть и являются доминирующим этносом, но составляют меньше половины (42%) всего населения страны. Многие из них забывают свой язык, принимая языки соседних народов. Но мечта о единстве существует. О нем мечтали многие пуштуны. Мечтал о нем и великий Хушаль-хан Хаттак:

Прошли те дни, когда пуштуны царями Индостана были,

А все ж в своих делах сумели они Моголов превзойти.

Но нет согласья среди них, и против Бога согрешили –

Бездумно славу потеряв, смогли лишь горести найти.

Господь! Даруй согласье им, даруй им примиренье!

Хушаль вновь станет молодым, увидев братьев единенье!

Иногда мечта – это просто мечта. Иногда нет.