Шер Шах Сури

В 1215 году важный для истории пуштунов (и находившийся в самом сердце их земель) город Газни был захвачен хорезмшахами. В город был направлен молодой наследник хорезмского престола, Джалал ад-Дин, с тем чтобы навести порядок в этой новой южной провинции и управлять ею. Как ранее сельджуки, сумевшие удержать город под своей властью только на два года, так и хорезмшахи удержались здесь всего на несколько быстротечных лет. А потом они были сметены бурным потоком отрядов Чингиз-хана. Джалал ад-Дин удерживал Газни не более пяти лет, но вошел в историю благодаря тому, что во многом благодаря именно ему этот жуткий бич, монголы Чингиз-хана, не проникли за Инд.

Отец Джалал ад-Дина, правивший в том время хорезмшах Ала ад-Дин Мухаммед II, помимо прочих успехов, сумел отнять Бухару у китайского правящего дома каракитаев, и все эти победы пробудили в нем невероятное тщеславие. Его победа над каракитаями была расценена во всем мусульманском мире как победа ислама над "неверными", что значительно повысило его авторитет. Он присвоил себе титул халифа, в документах именовал себя "Вторым Александром" (даже более чем через тысячу лет после смерти Александра его слава многим все еще не давала покоя), и даже обнаглел до того, что выгравировал на своем перстне надпись "Тень Аллаха на Земле" (а это был один из титулов сельджукских монархов).

Одновременно с этим, пришедший к власти в Монголии новый великий правитель, Чингиз-хан, вторгся в Китай и взял Пекин. При этом он отправил своего старшего сына Джучи управлять западной границей своих владений, где и произошли первые стычки между войсками Джучи и хорезмскими пограничными отрядами. Ислам встретился с монголами. Мухаммед, возомнивший себя лидером исламского мира, сам мечтал захватить Китай, а к вторгшимся монголам относился с нескрываемым презрением. Тем не менее, между Чингиз-ханом и Мухаммед-шахом произошел обмен посольствами, но потом, с полным пренебрежением к доброй воле и возможным последствиям, шах приказал предательски перебить посланный Чингизом караван. Монголы обиделись и в 1219 году вошли в Хорезм, разграбили и сожгли прекрасные города Бухару и Самарканд. Шах бежал на один из островов в Каспийском море, где вскоре умер. Его сын Джалал ад-Дин покинул свою вотчину Газни и решил встретиться с Чингиз-ханом лицом к лицу. На берегу Инда, неподалеку от Калабага, состоялась решающая битва, которую Джалал ад-Дин проиграл. Спасаясь от монголов, он прямо на их глазах перебрался вплавь на другой берег Инда, чем заслужил большое уважение в их глазах, потому что они в большинстве своем не только не умели плавать, но и вообще не мылись. Весьма вероятно, что именно ожесточенное сопротивление, оказанное монголам войсками Джалал ад-Дина (вкупе с его способностями пловца), заставили Чингиза думать, что Инд перейти, в принципе, можно, но лучше не нужно. Но он все-таки на всякий случай разграбил долину Инда и еще раз сжег Газни. Проход войск Чингиз-хана через район Кабула и Газни оставил эти земли в полном разорении. Газни подвергся уже второму тотальному разграблению за последние семьдесят лет, и там уже камня на камне не осталось. Со времен Мухмуда, Газни был культурным центром, который мог служить примером для жителей Пограничья. Теперь все было в прошлом – ни царя, ни двора, ни караванов, ни торговли. К счастью, сам Чингиз-хан в 1222 году ушел отсюда заниматься каким-то другими делами на просторах своей обширной державы, в спустя пять лет умер. На своем смертном одре он завещал эти новые провинции своему второму сыну Чагатаю. Возможно, он не завещал их старшему сыну Джучи не потому, что тот уже имел дело со здешними людьми и больше не хотел его иметь, и не потому, что тот отказался исполнить волю отца и пойти далеко на запад, покорять черкесов, кипчаков и русских, а потому что Джучи к тому времени рассорился с отцом, считая, что тот ведет безрассудную политику по отношению к покоренным землям и народам. К тому же, сам Джучи вскоре умер. А вся "забота" Чагатая о его новом "улусе" заключалась в том, что он в 1240 году разрушил Лахор, а через год тоже умер. Как Чагатай, так и его преемники, кажется, считали эту страну слишком бедной и слишком трудной, поэтому не очень-то старались занять ее и управлять ею. Не предпринималось никаких попыток установить монгольскую власть в этом уголке монгольской империи, если не считать переселения сюда большого числа монголов в качестве военных колонистов. Сейчас потомки этих монгольских колонистов известны как народ хазара или хазарейцы (название происходит от персидского слова хазар – "тысяча"). Они смешались с местным населением и говорят теперь на особом языке, представляющем собой причудливую смесь фарси и монгольской архаичной лексики. Что же касается самой страны Рох, дома пуштунов, то она избежала монгольского нашествия, и нет никаких оснований считать, что пуштуны не продолжали массово устраиваться на службу в различные княжества Индии и, в принципе, жить как и раньше, не имея своего собственного государства. Вообще, со времени Чингиз-хана (1220) и до появления Тимура (1369), все исторические события, в которых участвуют афганцы, происходят в Индии, а не на их родине. За все это время, практически единственное упоминание о них не в Индии, а на их родной земле, встречается в записках марокканского путешественника Ибн Баттуты, который в 1333 году проезжал через Газни по пути в Дели. Он пишет, что по пути, на одном из перевалов, на него и его товарищей напали какие-то разбойники, которых он называет афганцами. И еще: "Мы прибыли в Кабул, некогда бывший большим городом, на месте которого сейчас расположена деревня, населённая племенем персов, называемым афганцами. В их подчинении горы и ущелья, они обладают большой силой и являются по большей части разбойниками". А про сам Газни он пишет, что этот город воина Махмуда, некогда бывший великим, теперь почти полностью разрушен. Пожалуй, монгольское нашествие дало толчок для более активной миграции пуштунов и занятия ими новых земель.

В 1335 году родился Тимур, который в 1369 году узурпировал власть Чагатая в Трансоксании (или Мавераннахре, области между Амударьей и Сырдарьей, на территориях современных Узбекистана, Туркменистана и Таджикистана). Он происходил из племени отуреченных монголов, жившего к югу от Самарканда, и именно Самарканд он сделал своей столицей и украсил великолепными архитектурным сооружениями, на которых начертано его имя. Он является предком Бабура и династии Моголов на Индостане. И он, и они были фактически тюрками, но считаются Чагатаями и Моголами (Монголами), так как наследовали эту части империи Чингиз-хана. Между 1379 и 1383 годами Тимур, этот наследник Чингиз-хана, захватил Герат, Систан и Кандагар. А потом он сделал то, на что не пошел даже Чингиз-хан. Он напал на афганские племена в их горах, и уже в 1398 году, когда он решил пойти завоевывать Индию, требовал от племен лоди и шерани (которые впервые упоминаются здесь под такими именами), чтобы те предоставили ему своих воинов. Вместе с этими воинами он вторгся в Индию, дошел до Хардвара на Ганге, сверг тамошнее правительство и посалил сам своего наместника. Этот наместник, а потом и его преемники, правили здесь от имени Тимуридов до 1451 года, когда на престол в Дели взошла афганская династия Лоди. И снова можно было бы надеяться, что уж теперь-то прольется свет на происходившее в то время на пуштунской Границе и появятся какие-то документальные свидетельства о событиях того времени. И снова зря, за одним исключением. Но очень интересным. Есть один документ – это фирман афганского правителя Делийского султаната из династии Лоди по имени Бахлол. В нем содержится призыв к племенам Границы идти на службу в Дели. Многие пуштуны спустились с гор в ответ на этот фирман первого правителя династии Лоди: "Лучше всего сможет править Индостаном тот, кто правит народом [, состоящим из] племен. Пусть каждый мужчина из афганских племен приведет с собой своих родственников, живущих в нужде; пусть они придут и возьмут имения в Индии, освободив себя от тяжкой доли, и поддерживая Государство [в борьбе] против могущественных врагов". Среди откликнувшихся на призыв был и некто Ибрахим из рода Сур, принадлежавшего племени Лоди. Это был дед Шер Шаха.

Между падением Лоди (1526) и захватом власти Шер Шахом (1539) было четыре года правления Бабура после захвата им Дели, и девять нелегких лет, в течение которых сын Бабура, Хумаюн, безуспешно пытался установить власть Моголов над пуштунской знатью и воинами. Следует понимать, что пуштуны (афганцы) в Индии относились к Бабуру и Хумаюну как всего лишь к наглым чужакам, которые пытаются влезть туда, куда их не просят. Пуштуны активно участвовали в жизни Индии уже три столетия, и треть из этого времени они правили как султаны. Захват престола Шер Шахом выглядел в их глазах как справедливая реставрация естественной и правомочной власти, а не вмешательство со стороны, как может показаться современнику. Возможно, было бы правильнее рассматривать как раз Бабура и Хумаюна как случайных узурпаторов, и подлинным началом Могольского периода считать восшествие на престол Акбара. Но до начала правления Моголов этой страной будут править Суриды – пуштунская династия. И снова нельзя не отметить этот непрекращающийся парадокс: при Бабуре (непуштуне) на жизнь пуштунов проливается свет, а при Лоди и Суридах (пуштунских царях) над северными горами снова нависают непроглядные тучи. Может, дело отчасти в том, что Бабуру, чтобы пройти по центральной Азии в Дели, нужно было "как-то договариваться" с пуштунскими племенами на их земле. А Шер Шах сам был пуштуном. И хотя его правление продлилось всего шесть лет, он остался самой прославленной фигурой в истории пуштунов, даже более великой, чем Ахмад Шах, которые двумя веками позже станет основателем царства Дурраней, несмотря на то, что он вырос за пределами страны своих предков, а может как раз благодаря этому.

При рождении Шер Шах получил имя Фарид. Его дед Ибрахим первым из его семьи прибыл в Индию, где начал разводить лошадей. Его отец Хасан поступил на службу к Сикандару, второму правителю из пуштунской династии Лоди, и даже получил джагир (феодальное земельное владение). А потом вырос Фарид. Легенды на скупятся на похвалы, прославляя его юные годы. Как и царь Давид, он в одиночку одолел льва (или тигра), за что получил имя Шер Хан. Именно ему отец поручил управлять семейным хозяйством, пока сам служил в султана. И юный Фарид весьма преуспел в этом деле. Есть мнение, что вся земельная налоговая система в северной Индии был построена на основе его опыта. Впрочем, в этом можно усомниться, потому что его недолгое правление было слишком насыщено борьбой за контроль над державой, чтобы у него еще оставалось время на "аграрные реформы". Но несомненно одно – Шер Шах, благодаря своей энергии и деловой хватке, сумел заточить тупую саблю своего времени и создать порядок и устройство, которые заслужили уважение, сохранившееся надолго и после его смерти. Его методы управления достаточно красноречиво описаны в речи, которую он произнес перед своими арендаторами по случаю вступления во владение своим джагиром:

Так как мой отец отдал в мои руки управление вашими делами, на мне лежит обязанность уделять все возможное внимание населению, способам ведения сельского хозяйства, возделыванию земель и благосостоянию арендаторов, чтобы все пребывали в тишине и спокойствии, и чтобы о моем времени говорили как о времени, когда был снят гнет с шеи слабого. Я закрою глаза на то, что было, но за то, что будет, я спрошу со всей строгостью.

Затем он отдельно обратился к сборщикам налогов и к земледельцам. Первым он сказал, что благополучие земли целиком зависит от крестьян, и слишком тяжелое ярмо приведет к их разорению. Он также сказал, что будет лично заезжать в каждую деревню и беседовать с сборщиками налогов и арендаторами, требуя подробного отчета о выполнении его приказов. Он также пригрозил, что если с людей будут брать слишком много, он будет наказывать вождя деревни. Впрочем, ничего не сказано о доле урожая, которая должна принадлежать непосредственно земледельцам. Возможно, это были указания "из седла", которым недоставало терпения и умения профессионального управляющего.

Что он точно знал, так это то, как управляться с непокорными. Он не боялся разбираться с "сильными мира сего", так сказать, с "коррупционерами", и не отдавал им никакого предпочтения перед остальными. Не дожидаясь согласия отца, и вопреки рекомендациям своих советников, он атаковал крепости тех, кто нарушал его требования:

Когда бунтовщики увидели его силу и умение, их охватила паника, и они начали униженно стенать. Но Фарид заметил, что это обычное дело для индусов – сначала взбунтоваться против своего правителя, и, в случае успеха, отказаться платить налоги и повиноваться; но если правитель покажет свое превосходство над ними и одолеет их, становиться малодушными и льстивыми и продолжать платить дань, но все же выискивать возможность осуществить свои планы. И, согласно своему обычаю, теперь они ползали перед ним; но ведь он с самого начала пытался образумить их словами, и всегда безуспешно, так что их подчинение было придворным.

Следовало заслуженное наказание, уроки усваивались, и земледельцы, чувствуя себя в безопасности и освобожденные от излишних поборов, с энтузиазмом принимались за работу. Хасан, прибыв с "инспекцией", видел, что некогда заброшенные земли возделываются и процветают.

Пуштунские управляющие и сегодня с восторгом упоминают принципы и методы Шер Шаха. Им особенно по душе его стремление самому побывать на месте, увидеть все своими глазами, дать четкие указания и проследить за тем, чтобы они были выполнены. Да, технологии, методы, подходы, грамотное делегирование полномочий – все это важно, но те, кто "в теме", хорошо знают, каких чудес можно добиться в Азии, если участвовать во всем и контролировать все лично. А такая привычка была второй натурой Шер Шаха. Он всегда стремился разобраться в корне вопроса, всегда был "доступен", всегда действовал решительно. Кстати, эта напористость, прямота, личная вовлеченность считается одной из важных черт "истинного пуштуна".

Когда Бабур прорвался к Дели, Шер Хан (тогда еще не Шер Шах) прибыл в столицу, к его двору, чтобы засвидетельствовать свое почтение и преданность. Его пригласили на ужин, на котором ему подали какое-то узбекское блюдо, которое не готовят в его краях. Шер Хан не знал, как следует его есть. Тогда он решил отбросить в сторону манеры, достал свой кинжал, порубил мясо на куски, а затем стал отправлять эти куски себе в рот большой ложкой. Бабур заметил это и сказал своему визирю, что повидал многих пуштунских вождей, пришедших к нему на службу, и у них у всех те еще манеры, но этот – самый неотесанный и дикий из всех. Бабур решил, что он может быть опасен. К счастью для Шер Хана, визирь успокоил своего господина, сказав, что пуштуны слишком ослаблены, чтобы представлять реальную угрозу для Моголов, и что нет ничего опасного в том, что этот Шер Хан не знает дворцовых манер и этикета. Бабур немного успокоился, но Шер Шах заметил, как они с визирем шептались, глядя на него, поэтому решил сразу после ужина, ни у кого не отпрашиваясь, ускакать в Сасарам, от греха подальше. Но позже он отмечал, что во время этого ужина он вполне понял манеры и привычки Могольских узурпаторов и решил, что будет нетрудно выгнать их с Индостана (в будущем). Что он и сделал примерно через десять лет, используя и мастерство, и силу, и хитрость, и решительность. Он старательно объединял всех пуштунов, недовольных новым режимом, всеми средствами привлекая их под свои знамена. Со знатью, оставшейся после падения династии Лоди, он говорил "как Лоди с Лоди", взывая к пуштунской гордости и чести, к тому, что называется у них нанг, к тому, что заставляло их прозябать в бездействии после того, как Лоди проиграли Панипатскую битву Моголам. Для потенциальных новых солдат у него была приманка в виде обещания жизни, полной приключений и богатой добычи. А из богачей он немилосердно выжимал деньги.

Его стратегия мобилизации заключалась в том, чтобы завоевать и сохранить преданность афганцев. Его "военной базой" была богатая провинция Бихар, которую он хорошо знал. Сначала он решил во что бы то ни стало овладеть отобрать и индусского раджи крепость Рохтас (позднее он возведет севернее неприступную крепость, которую также назовет Рохтас – видимо, название запало в душу). Сил тогда еще было маловато, поэтому он сделал это хитростью. Он усадил в паланкины самых отважны своих воинов, переодетых в женщин. Они спокойно вошли в крепость (даже не сами вошли, а их внесли), застали гарнизон врасплох, убили раджу и завладели важнейшей точкой для дальнейших действий. Затем произошло два важных сражения, после которых Хумаюну пришлось бежать из страны. Можно было бы не останавливаться на этих битвах, но во время одной из них, битвы при Чаусе, произошел случай, которых очень хорошо характеризует афганского воина.

Хумаюн не был трусом, но был лентяем. Когда Шер Хан напал на его войско, он принимал ванну. Когда он закончил процедуры, он собрал вокруг себя своих телохранителей и бросился в бой. Но было уже поздно и ему пришлось спасаться бегством. Он чуть было не утонул вместе со своим конем, но его спас один из его верных воинов. Больше всего он переживал из-за того, что у него уже не было никакой возможности спасти свою любимую жену, не говоря уже об остальных красавицах. А тем временем пуштуны захватили его царскую палатку, вместе со всеми наложницами и членами семьи, и вывели их к победителю. Шер Хан слез с коня, низко поклонился, и, отдав все необходимые почести, позволило им вернуться в палатку. Он приказал страже следить за тем, чтобы их никто не обижал. На следующий день их передали под попечительство некоего Хусейн Хана, "благоразумного и доброго человека, весьма в летах" (последнее обстоятельство, видимо, было немаловажным), который препроводил их в Рохтас, где их снабдили всем необходимым и отпустили. Это один из примеров поведения пуштунов по отношению к побежденным. У них никогда не было принято надругательство над женщинами или детьми поверженного врага.

После этих побед, Шер Хан захватил Дели, и с этого момента мы его знаем как Шер Шаха. Шер Шах начал расширять сферу своего влияния и заложил на севере новую крепость – Рохтас. Он не мог не воспользоваться случаем и не повидаться со своей родней. Тысячи пуштунов из племен Роха явились в лагерь победителя. Явились джирга (советы старейшин) из Кабула и Кандагара, и даже с берегов реки Гельманд. К одному из пришедших Шер Шах обратился на родном языке: "Подойди, О Шаикх, давай обнимемся!" Он знал о силе и притяжении языка пушту, о том, что он сближает людей одной крови и поднимает их дух.

Тогда же, в Хушабе, Шер Шах принял в своем лагере трех белуджских вождей из племени Хит – Исмаил Хана, Фатех Хана и Гази Хана, основателей трех Дера на правом берегу Инда, в районе, который тогда полностью принадлежал белуджам, а теперь находится в месте соединения трех пакистанских провинций – Буладжистана, Хайбер-Пахтунхвы и Пенджаба, и является культурным районом Пакистана под названием Дераджат (мн. число от дера – лагерь, поселение). Он подтвердил их права на эти владения.

Далее он направил свои силы против Ниязи – оседлого афганского племени, живущего на обоих берегах Инда, в районе, который теперь называется Иса Хель, в честь одного из родов Ниязи. Покорение ниязи не должно было вызвать трудностей, если учесть, что многие из этого племени уже пополнили ряды войска Шер Шаха, а Хайбат Хан, его самый верный военачальник, сам был из этого племени. Хайбат Хан был наместником Шер Шаха в Пенджабе, включая Мултан. Шер Шах поручил его опеке своего племянника, сына своего брата, рожденного от девушки-невольницы, которого звали Мубарик Хан, с тем чтобы он отвечал за территорию ниязи. Из этого примера может показаться, что факт рождения сына от невольницы не делал его автоматически бесправным у пуштунов, как это часто случалось с "бастардами" в Европе. Но не все так просто. Далее следует история, которая хорошо показывает манеры и порядки пуштунов, являясь как бы небольшим слепком с их обычаев.

Основными родами (кланами, хелями) племени ниязи были иса и сумбал. Так случилось, что у одного сумбальского землевладельца по имени Аллахдад была дочь, о красоте которой твердили все вокруг. "Ее ресницы – стрелы, натянутые на тетиву ее бровей, ее щеки – живое пламя, ее длинные локоны – дым от костра". Ну и все такое. Мабарик однажды увидел ее и совершенно потерял голову от любви. Напрочь забыв о родовой гордости, свойственной людям Роха, он направил к Аллахдаду тайное послание, в котором просил руки его дочери. Аллахдад засвидетельствовал свое почтение наместнику, но со всем уважением ответил, что такой знатный хан, должно быть, уже имеет в своем гареме множество знатных женщин и наложниц-рабынь. К тому же хан, воспитанный в Индии, наверняка обладает утонченным вкусом, а его бедная дочь, мол, девушка проще некуда, и годится только для людей Роха. Короче говоря, он ответил, что при всем уважении в хану о свадьбе не может быть и речи. Мубарик так огорчился, что начал нехорошо себя вести по отношению к клану сумбал, рассчитывая силой получить у Аллахдада руку его дочери. Обратите внимание, что саму ее пока вообще ни о чем не спросили. Мубарика вызвали на джиргу из трех благородных мужей. Совет (в данном случае выступающий отчасти как суд) согласился, что ранее уже были случаи заключения брачных союзов между ниязи и сурами, но это всегда были союзы равного с равным, свободнорожденного со свободнорожденным, раба с рабом, сокола с соколом, голубя с голубем. У одного из них была дочь от рабыни, и Мубарик мог взять в ее. А Аллахдад – свободнорожденный, таковая же и его дочь, и поэтому он никогда не согласится на этот союз, даже если его упрямство будет стоить ему жизни. Но Мубарик, переполненный гордостью, которую внушало ему его положение, отказался слушать их доводы и решил проучить род. Он разграбил одну из сумбальских деревень и похитил девушку-рабыню. Тогда к нему явился совет племени в полном составе и заявил, что для них честь их женщин и всех, кто находится под их опекой, значит так же много, как для Мубарика его собственная честь. Они потребовали, все еще уважительно, чтобы он отпустил девушку. Получив довольно грубый отказ, они уже прямо заявили: "Ты родился в Индии и не знаешь порядки афганцев. Никогда ранее цапля не решалась обижать сокола. Из уважения к твоему дяде, Шаху, мы относимся с уважением и к тебе, сыну рабыни. Оставь нас в покое, не притесняй нас, и отпусти девушку". "Это болтовня гордецов, - гневно ответил Мубарик, - а я меряю свою гордость изобилием в моем доме. Я оставлю девушку себе, и более того, я заберу себе дочь Аллахдада силой!" Старейшины тоже разозлились и ответили, что если ему дорога жизнь, то ему следует отвести глаза и убрать руки от их женщин, после чего Мубарик приказал своим слугам прогнать их палками. Тут уже старейшины не выдержали, и хотя он оставили оружие за пределами приемного зала (как того требовали обычаи), они с голыми руками набросились на наместника и убили его и всех его слуг… Когда об этом узнал Шер Шах, он написал Хайбат Хану, что его собственное племя сур малочисленно, и если каждый афганец убьет сура, то вообще никого не останется. И поскольку Хайбат Хан сам из племени сумбал, то пусть он с ними и разберется, и накажет их так, чтобы больше никому не приходило в голову убивать наместников.  Послание дошло не сразу, так что сумбалы успели скрыться в горах, где Хайбат не мог их достать. Поэтому, сам будучи ниязи, он пошел на хитрость. Он пообещал сумбалам, что если они придут к нему сами, под гарантию неприкосновенности, то он сможет все уладить. К нему явились девятьсот семей. Он убил всех мужчин, а женщин отправил к Шер Шаху. Император строго осудил его поступок, сказав, что никто и никогда еще на поступал так низко со своими соплеменниками. И добавил: "По крайней мере, Хайбат Хан не стремится сам заполучить корону, раз он убил так много своих соплеменников. А если бы он стремился к короне, то никогда не забыл бы свой родной пушту до такой степени, чтобы несправедливо пролить кровь своего народа". И на этом основании Шер Шах удалил Хайбат Хана из Пенджаба, но вскоре после этого, в 1545 году, Шер Шах погиб. Во врем осады форта Калинджар взорвался порох, и этим взрывом убило великого императора.

Шер Шах был поразительным человеком. Моголы были очень страшными врагами, в их венах текла свежая центральноазиатская кровь, которую не ослабил знойный климат их нового дома. Но Шер Шах, будучи равным им в храбрости, намного превосходил их умом и способностями. И смог вышвырнуть их из Индии. Если не считать несчастного происшествия с ниязи, он никогда не правил на Границе. Но он показал, на что способен пуштун, когда сплотил своих соотечественников, повел их в чужие земли и установил на субконтиненте порядок за какие-то пять коротких лет. Безжалостный к выскочкам, бунтовщикам и казнокрадам, он был милостив к беднякам и заботился о земледельцах. Он покрыл всю страну сетью дорог с караван-сараями. Он реконструировал "Великий колесный путь" (Grand Trunk Road или GT Road) протяженностью около 2500 километров! Он также прославился как великий строитель. Величественные ворота и зубчатые стены его Пурана-Килы ("Старой Крепости") в Дели – отражение его собственного величия. Во сравнению с нею, бастионы Лал-Килы ("Красной Крепости") Шаха Джахана, расположенные в трех милях к северу, выглядят как игрушечные, сложенные из детских
кубиков. Мечеть Шер Шаха, расположенная внутри крепости, отличается простым и благородным величием, которое бесспорно лучше сочетается с истинными идеями ислама, чем перламутровые шкатулки, построенные Моголами во славу Всевышнего.

Но еще лучше все внутреннее величие Шер Шаха раскроется перед тем, кто посетит огромный Форт Рохтас на Границе. Он раскинул свои плечи по низким каменистым холмам в нескольких милях к северу от Джелама. Его бастионы вырастают их скалы как Великая Китайская Стена; их бойницы глядят на север, на Соляной Хребет, за которым высятся снежные шапки Пир-Панджала. Как и подобает военному фортификационному сооружению, эта крепость не имеет украшений, как на царском дворце в Дели, но тесаные камни выложены искусно и пропорции радуют глаз. Периметр крепости способен вместить целое войско, и кажется немыслимым, что такой огромный монумент мощи был возведен за годы недолгого царствования Шер Шаха. Исследования говорят о том, что на строительство ушло более десяти лет, так что достраивали эту крепость уже после Шер Шаха. Но задумка принадлежала именно ему, и его дух продолжает жить в этих стенах. Качество раствора, которым соединены камни, настолько высоко, что он до сих пор надежно удерживает все конструкцию, словно символ твердой власти того, кто построил эту крепость. Не так ли разрозненные части пуштунского общества, помня о Шер Шахе, ждут прихода равновеликой ему фигуры, которая соединит их вместе как цемент? С ней они смогли бы занять то место в истории народов, которое они заслуживают.

Однажды Шер Шах сидел у крепостной стены, и вид у него был очень печальный. Придворные удивились причине его грусти, ведь он привел все дела государства в такой порядок, что для грусти не было никаких причин. Тогда Шер Шах сказал: "У меня было четыре мечты, которые я не мог осуществить, и унесу с собой в могилу. Первая: я хотел опустошить земли Роха и переселить местных жителей на равнины от Нилаба до Лахора, чтобы они пресекали попытки вторжения Моголов и прочих врагов со стороны Кабула и Индии. Такое переселение заставило бы горцев начать вести более цивилизованную жизнь. Вторая: я хотел разорить Лахор, чтобы захватчики с севера не могли войти в такой большой и богатый город и снабдить себя всем необходимым для войны. Третья: я давно мечтал построить на пути в Мекку пятьдесят надежных домов, чтобы странники, после паломничества к Святому Месту, могли отдохнуть. И четвертая: я хотел построить гробницу султана Ибрахима в Панипате, но так, чтобы напротив нее возвели другую гробницу, для султана Бабура, который сделал его мучеником. Этими деяниями я заслужил бы похвалу как от друзей, так и от врагов, и мое имя произносилось бы до самого Дня Воскресения. Но эти мечты, которые так дороги моему сердцу, я унесу с собой в могилу".

Конечно, он говорил на грубом языке того времени. Вторая мечта: Против Лахора у него, конечно, не было "ничего личного", просто этот город действительно не раз становился опорной точкой для завоевателей, шедших в Индию. Шер Шах говорит лишь о том, что Пенджаб – это верный путь к управлению Индией. Третья и четвертая мечта: Они говорят о том, что он был великим строителем, а также человеком религиозным и с тонкой душой. И строить он хотел не для дня текущего, а на века, во славу Божию. Первая мечта: Мечта о племенах Границы, самая поразительная. Он сумел понять силу и слабость горцев Роха. Из них он создавал свое войско, они привели его на трон в Дели. Но он слишком хорошо знал, что неорганизованные племенные общества его родной земли, раздираемые междоусобицами, с их традициями кровной мести, не смогут послужить надежным щитом и защитить его царство от будущих нападений. Наемники с легкостью уйдут от одного военачальника к другому. Он пойдут не за системой, они пойдут за человеком. Шер Шах был достаточно великим человеком, чтобы видеть, что твердость и непобедимость этих племен, их "элан", может служить государству, на территории которого они живут. Он также предсказал, что будущее пуштунов лежит в долине Инда, а не в изменчивых и аморфных княжествах центральной Азии.

Шер Шах похоронен в Бихаре, в Сасараме, где он вырос и впервые вкусил славы. Его гробница стоит на каменной насыпи посреди широкого водоема – это достойный памятник его величию. Но настоящие памятники Шер Шаха – Старая крепость в Дели и Форт Рохтас, глядящий через реку Джелам.

Смерть Шер Шаха, естественно, привела к борьбе за его наследство. Победил младший сын Шер Шаха, Джалал Хан, принявший титул как Салим или Ислам Шах. Старшего сына, Адил Хана, не было в столице когда умер отец, поэтому он не смог заручиться поддержкой Хайбат Хана и остальной знати, в основном ниязи. Но эти события происходили слишком далеко от Границы, от родины пуштунов. Достаточно сказать, что война между братьями и разными группами знати в конечном итоге привела к падению династии Суридов, после того как в 1554 году умер Ислам Шах. Разные претенденты стали бороться с трон Суридов, и тогда изгнанный много лет назад Хумаюн, воспользовавшись случаем, совершил реставрацию Моголов.

История Шер Шаха и всей династии Суридов – прекрасная иллюстрация сильных и слабых сторон пуштунского характера. Появляется лидер, достаточно великий, чтобы собрать вокруг себя людей и повести их за собой, и они забывают обо всех личных разногласиях. Но этот всего лишь "пятнадцать минут славы". Лидер умирает, и вместе с ним умирают и его замыслы. В отсутствие настоящего лидера, которому верят, за которым идут, все племенные споры и обиды снова всплывают, и все достижения теряются.

Так погибают замыслы с размахом,

В начале обещавшие успех,

И имя их становится забыто.